- Жанр
- Шансон
- Теги
- Лицензия
-
- Над треком работали
- Юрий Косаговский
- Описание
- . . р а с с к а з Ю К * Музей Рондизма
- Альбом
- ЗВУКИ УЛИЦ И ЗВУКИ ДУШИ
- Студия
- Ctudia Dzen * Музей Рондизма
- Текст
- .
в к о м н а т е
б о л ь н о й
в этом доме все выехали, окна забиты на первом этаже. Но я знаю, там живут наверху мои знакомые. Да, мои недавние знакомые. Меня туда привели.
Дом неожиданный весь в картинках, в рисунках совершенно непонятно для чего прилепленных, в подборе нет ни мысли, ни логики: вот хорошая акварель, вот средний холст, а вот - дрянь, от которой может стошнить даже кошку (если в ней будет сидеть А.П. Чехов). Я недавно начитался Чеховым и поэтому такое неожиданное сравнений.
Чтобы у меня не зудело внутри, еще приведу парочку таких же: посередине комнаты у них рояль, как засушенный клоп, а люстры светятся старые и аристократические, антикварные, как будто шла, шла какая-нибудь графиня-аристократка по улице, ошиблась дверью, вошла на сцену Большого Театра и села чай пить.
Дальше по комнатам ничего не поймешь, есть стулья (видел, люди сидели), но какие стулья не помнишь - валяются по грязному, восемь лет немытому паркету шпильки, сломанные расчески, бумажки, с не запоминающимся содержанием, сказать мало, бумажки безвольные как бы сказала Мальцева, ну не может на них сосредоточиться душа и прочитать чего-нибудь, а все виноваты стены с мешаниной рисунков и картин - они дают настроение отупения и бессмысленности жизни, как будто она (бессмысленность) вся философия жизни и ось мира, на которой вертится вся московская жизнь и весь мир, и мира Здание. Поэтому ходишь по комнатам, как на дне озера в хорошую погоду.
Хозяйку зовут Аида. Она длинная и нос длинный - очень приятное зрелище и ужасное в далекой-далекой глубине зрителя, т.к. рано или поздно придет (во всяком случае, мне пришло), что она... ожившее настроение, вышедшее из зеркала.
... Не буду ничего объяснять, а просто дальше о комнатах начну, но помедленнее. Слышите, как льется вода в туалете? Это как Вы и почувствовали, надо пройти коридор зигзагом, как будто внутри буквы «г», где внутри побелили 8 лет назад, а потом пошел дождь, а потом щели в крыше заделали. В туалете лампочка. Обыкновенная. Она как открытое окно. А надо опять в те комнаты. Они же любопытные в своей странности. Без любопытства их не разглядеть.
В комнатах еще есть две софы, грязные и рваные. Странно, но в этом доме не пьют. Говорят о чем-то, а о чем - не слышно. Это как бумажки непонятные на полу и это из-за глупой необъяснимой выставки. Все на свете ноль, пустота, ветер и чашка чаю - говорит выставка. И рояль в комнате молчит, соглашаясь, как доброе животное.
Дети в комнатах, ох странные дети: очень разные по возрасту и кажется, что их нет вообще на свете, когда они выходят в другие комнаты. Или это дети гостей, а не хозяйки дома? - мелькает раза 3-4 мысль. Но дети живые. Потом, когда я походил в этот дом годика два: сначала каждый день из-за одной женщины, потом раз в неделю по инерции, потом раз в пол года - я узнал, что дети от пяти разных отцов.
Итак, странная выставка, странные бумажки и необычные дети. Разговоры чуть заметны. Что-то происходит, чувствуешь, в комнате - а что не известно.
Гости, правда, придя с улицы говорливы и заметны: громко говорят.
-А, Федя, здравствуй-здравствуй, - говорит Аида.
-Аидочка, мы только от Меламеда, Сашенька нас чаем поил и чемоданы собирал.
-Когда он?
-Наверно тогда же, когда и Миша.
Я иду в какую-то комнату. Алисы нету. Но меня никто не гонит и не спрашивает, зачем пришел и когда уйдешь. Я свой человек. Алиса лучшая подружка Аиды. Я алисин. В другой комнате мне чудится голос Алисы, вздорный, беспечный, счастливый. Я мысленно трогаю ее лицо и руки. Но это, мне кажется. В комнате пусто. Стоит в углу стул, а у окна пол этажерки с пишущей машинкой. Я достаю блокнот и перепечатываю три стихотворения. Пусть видят, какой я особый гость - в разговорах участия не принимаю, а что-то печатаю, придут, посмотрят, увидят стихи, станут уважать. Действительно, Аида пришла. Спросила:
-Это твои стихи?
-Да, - говорю, - мои.
А стихи я писал в те дни скуки ради, вернее жаль времени бесцельно проживаемого, когда жду другую женщину в читальне. Поэтому купил стихи Бунина и на каждую его тему пишу свои стихи. Он про осень и я про осень, а каждое стихотворение начинается с обращения к нему по имени и отчеству. Это я взял у Гомера: он писал «о, муза, я расскажу» то-то и то-то - и так часто многие стихи. Так и я:
Весна, Иван Алексеевич,
мне напоминает» то-то и то-то
Ах, ну пора, наконец, в ту комнату. Но не советую: там разбиваются сердца. Дверь, правда, скрипит и усыпляет бдительность, но полумрак с чуть желтым светом в углу от канделябра, наподобие морского, игривого коня, войдет в сердце как океан и утопит счастье, если оно еще теплится внутри Вас.
А всего-навсего приезжая из периферии, женщина с повязкой на лбу, с ребенком на руках и муж ее к тому же бросил, живет с другой. Вот такой персонаж вовсе не из круга аидиной выставки, просто человек с улицы, женщина из деревни или городка. И тогда кажется мне: что нет ничего на свете, ничего-ничего, даже Алисы, а есть эта женщина с ребенком на руках, но ей ничем нельзя помочь, потому что у каждого своя жизнь.
Вернее я знаю, как надо помочь, надо влюбиться и жениться. И тогда кружится голова и щемит сердце: не разорваться же на все случаи жизни?
Я иду обратно в те комнаты и через год забываю Алису.
Рассказ получился бессюжетный, а еще есть 20 минут до закрытия метро. Допишу.
Вхожу в те комнаты. Крика младенца уже не слышно, будто он нарочно кричал. Закрыл дверь, слышу уже голоса в большой комнате. Люди сидят кружком, пьют вино. Я где-то присаживаюсь, гордо молчу и сдержанно пью, чтобы не уронить своего одинокого достоинства, но пью, пью и становлюсь смелее. Кто-то мне дает открыть бутылку или я сам беру ее из чьих-то рук.
Бью об ногу, с завистью я такое видел у уличных алкашей - чтобы вылетела пробка, но в бутылке только появляется пена. Иду в коридор, думаю, там обо что-нибудь ее буду бить и ... стена дно разобьет, думаю, дерево у косяка двери мягкое, бью два раза. Дом брошенный, не жалко и можно буянить. На пятый или шестой раз у меня все в руке взрывается, и вино обливает мне руки и пиджак, и брюки. И боль в руке. А рана-то какая! Край у раны - один толстый, другой вглубь уходит.
Мне одиноко. Я еще раз вспоминаю, что нет Алисы.
Месяц хожу с повязкой, она грязная, как будто я ею чищу внутри сапогов каждый день по шесть часов. Потом рубец месяца 3-4. Потом не помню что. И наконец кажется, что круглое, пухлое, веселое, сияющее лицо Алисы, аидиной подружки, я просто где-то видел в цветном кино, и может быть даже сам там играл, или был кто-то похожий на меня, или это был мой брат-близнец, которого у меня нет .
.