Промо
-
Избранное (2005)
2 732 / 0 / 9 лет / 5 летСлучается, забываюсь, вставляю латинский знак,
Или вдруг даже цифру в тело русского слова.
Шанс применить свободу - backspace, encore...
Или рука, бывает, мусолит выбранную страницу
В тайной надежде ее расщепить на две -
Увидеть секретный текст, неведомые слова...
Все ненадолго. Я прихожу в себя
Где-нибудь среди стен, под электронным солнцем,
В гильбертовом пространстве, в конце концов...
Нужно ввести возмущенье. Покинуть свою орбиту.
Да, просто снять очки, и в нелинейном мире
Вновь превратиться в приемник сверхтонких волн.
2000
Ночлег
Усталый иудей открыл на стук,
Увидел их - тринадцать у порога.
- Мы пилигримы. Дальняя дорога:
Из Салема весь день мы шли на Юг.
Нам до утра бы, только и всего, -
Твердил один, назойливо, бессвязно,
- Мы заблудились, мы заплатим сразу.
Другой стоял поодаль; на него
Открывший глянул искоса, и вдруг
Об ангелах, свечах и пресном хлебе,
И о пророках, погребенных в небе,
Он вспомнил, и почувствовал испуг.
Как будто тот был близок и далек,
Одновременно - брат и чужестранец,
Властитель-гость и нищий-постоялец...
И отступил хозяин за порог.
Сквозь тьму, как в исступлении мольбы,
Виднелись обетованные дали.
Он бодрствовал; но в схизму сна впадали
Двенадцать соучастников судьбы.
Ни жизнь, ни крест не разделить двоим,
Путь каждого по-своему извилист.
И знал лишь Он: они не заблудились,
На их пути лежит Иерусалим.
2001
25 декабря 2003 года
С. Самойленкову
Снова польско-японское знамя
Над разверзшейся хлябью Москвы,
Снова время смеется над с нами
И в тумане шаманят волхвы.
Между пафосом, ложью и модой,
Между болью, своей и чужой,
Нам досталось немного свободы -
В самый раз, чтобы сладить с душой.
Чем искать себе тему для жизни,
Отрицая судьбы благодать,
Лучше в день необъявленной тризны
Из заветной заначки достать
Все наследство от Духа Святого -
Состраданье, прощенье, любовь -
Заложить и пропить его снова
В честь святых, палачей и волхвов.
2004
Вести из Атлантиды
"Как надоел мне этот Аристотель!
С тех пор, как пропил грацию эфеба,
Не радует он мне ни глаз, ни слух.
Сплошные "энергейя, энтропия",
И рассужденья вместо созерцанья!
Подобьем знания он тщится развратить
Незрелых в восприятии творенья!
Зачем стремиться к равновесью нравов?
И в чем значенье термина "прогресс"?
Грядущее - всего лишь теорема,
Которую докажут недоумки.
В бездействии спасение души;
Любое изменение - измена.
Пускай Левиафан, священный монстр,
Питаемый усталостью и болью,
Ползет лениво и не торопясь,
Чтоб ни единый клерк его нутра
Не предъявлял претензий мирозданью;
И пусть лишь смерть, что непонятна им,
Они зовут по-варварски, "свободой",
Не зная, что и там метемпсихоз
Успешно восстановит справедливость!" -
Так думает стареющий Платон.
Увы, он - жертва разочарованья.
Забыт Сократ и даже Пифагор.
Но времена менялись с каждым днем,
Сметая всех, кто не успел укрыться:
Аль-Искандер свел Запад и Восток,
И Цезарь утвердил тщету свободы,
И Воскресенье обновило мир,
И Магомет построил бедуинов;
И вот, спустя немало инкарнаций,
Тот, кто когда-то звал себя Платоном,
Сидит в дешевой брауншвейгской кнайпе.
Он думает сейчас о смысле жертв,
О бытии, присущем проигравшим:
Сколь счастливы из них, должно быть, те,
Кто пал во исполнение пророчеств:
Для них найдется Тир На Н-Ог с Валгаллой,
Убогий иль шикарный парадиз;
Но те, чья смерть составила избыток -
Куда идут они? Теперь он знает.
Он знает, мы увидим их в тот день,
Когда по нашим улицам пройдут
Войска незримой ныне Атлантиды.
2002
Вещи
(еще раз памяти Бродского)
Меня интересуют вещи.
Испорченные, неподаренные вещи.
Вещи без ценников, штампов и этикеток.
Вещи, внутри которых живет время.
Вещи, которых нет еще, или уже не будет.
Вещи, в которые переселились чужие души.
Вещи, ждущие изученья и состраданья.
Вещи, забытые в камерах храненья,
И вещи, выставленные на аукционах -
Простые и составные, красивые и не очень.
Антиквариат и вещи без биографий -
Брак, ширпотреб, эталоны, формы и заготовки -
Прозрачные и разноцветные, штампованные и литые.
Удобные вещи и вещи, рождающие проблемы.
Разные вещи: так называемые предметы,
И вещи, что ведомы лишь богам, героям и идиотам.
Потому что всю свою жизнь я разрушаю вещи.
Разные вещи - игрушки, мечты, святыни.
Вещи без ярлыков, имен, вещи без оправданий,
Злобные вещи, и те, что меня любили -
Вещи, среди которых приходится пребывать.
Вещи, одной из которых стать придется и мне однажды.
Ибо все, что можно создать, становится жертвой,
И нет жертв безропотнее и упрямее, чем вещи.
Я хочу понять, каково это - быть таким.
Я смотрю в безликие лица вещей вокруг,
И в ответ раздается презрительное молчанье.
2004
Конунг Магнус
С.Д.
Где ветер, и камень, и льдистая соль
Жил Свейн седовласый, норвежский король.
Изменником был он, застыла на нем
Кровь Олава-конунга черным пятном.
Тяжел и жесток королевский закон:
Непрочен обманом захваченный трон.
Казалось, проклятье висит над страной,
Но мудрым был конунгом Олав Святой,
В Гардарики Магнуса-сына послав,
Где правили Герда и князь Ярослав.
И знатные ярлы отправились в путь,
Чтоб в Норег законного принца вернуть.
Вот княжеский Хольмгард встречает гостей,
В палате - посланцы и князь Ярицлейв;
Вот Магнуса Герда к гостям подвела.
Печали печать на чело ей легла:
С подобием Олава милого ей
Как с памятью трудно расстаться своей.
И вождь лендрманов со свитком в руке
Наследнику рек на родном языке:
"Мы, Эйнар и Кальв, за тобою пришли,
И клятву двенадцать тебе принесли.
Вернись, юный Магнус, и конунгом будь!
Хоть вправе ты мстить нам, о прошлом забудь.
Вернись с нами в Свитьод, где ждет тебя трон
Где скальдом Сигватом ты был окрещен.
Вернись, ибо терпит нужду твой народ
Под игом британских и датских господ.
Пускай Свейн силен, ты изгонишь его,
Ведь правды боится он больше всего."
Под килем изогнутым крошится лед -
То Магнус с дружиной на Запад плывет,
Чтоб править по совести царством своим,
И, Добрым прослыв, умереть молодым.
Ладья приближалась к заветной стране,
К заливу, где ждал их гонец на коне.
И оклик и отклик исчезли вдали
У края холодной земли.
2001
Кромвель
Лицо протектора напряжено.
Дела прошедших лет сжигают душу,
Да и вокруг давно один огонь.
Как развращает власть. Почти как слабость.
Чарльз проиграл, и, значит, был виновен.
Манчестер, Ферфакс просто слабовольны,
Господь, того гляди, отвергнет их.
Парламент неудачен безобразно.
Нельзя идти у них на поводу
И малодушье называть свободой.
И важно ль, что подумает о нем
Его народ в грядущие столетья?
Народу тоже свойственно стареть
И обретать не мудрость, но забвенье.
Один Господь - твердыня и оплот.
Достойные же - лишь его орудье.
Орудиям свобода не нужна.
Но Кромвель знал один английский способ
Сравнять свой внутренний и внешний долг,
Совокупить победу и свободу...
И, отдавая им, железнобоким,
Еще один неистовый приказ,
Он понимал - лишь край иных богов
Заплатит неразменною валютой,
Единственной угодною Творцу.
2004
Крысолов
Город наполнен сном, пустынны фаланги улиц,
Лишь по окраине нищей кто-то бредет, ссутулясь.
Вечную битву прервало обетованье мира,
Но и сейчас прохожий выглядит дезертиром.
Кто же тот путник, что движется сквозь трущобы,
Что не приемлет он в мире своих подобий?
Флейта, сума и плащ - все его достоянье.
И терпеливый посох, мерящий расстоянье.
У городской стены часовой потребует слова,
И, получив ответ, исчезнет во мраке снова.
Cтранник посмотрит в небо за городской стеною.
Он, наконец, один. Он не хотел иного.
И он уходит прочь, безмолвно и монотонно.
Флейта молчит, он не переступил закона,
Выбрав иной финал, навсегда покидая город -
Все его лабиринты, норы и коридоры,
Где в тупиках толпятся, сутуля узкие спины,
Эльфы и гоблины, гвельфы и гибеллины.
2003
Ли Бо и Смерть
Жил-да-был один китаец по прозванью Мастер Бо.
Для него наполнен рифмой иероглиф был любой,
Он дружил с вином и лютней, почитал и инь, и ян,
Для беседы с облаками восходил на Хуаншань,
Он умел любовь и жалость в звуках слова отразить,
Из мечты и сна сплетая мысли шелковую нить,
Он воспел покой и древность, сумрак ночи и рассвет,
А еще в вещах обычных видел то, чего в них нет.
Но однажды в час полночный в гости Смерть к нему пришла,
И сказала: "Время вышло, закругляй свои дела,
Круг замкнулся, вечность близко, дао вдаль тебя зовет,
Возвратиться к духам предков наступил и твой черед."
Только "Я в тебя не верю!" - отвечал ей смелый Ли -
"Ты не властна надо мною, братом неба и земли,
И реальна ты не больше, чем Луна вон в той реке!"
(Так сказал он ей стихами на китайском языке!)
- Что ж, проверить нереальность той Луны ты можешь сам
Раз не веришь ты, мечтатель, своим собственным глазам -
Зачерпни воды рукою и бери Луну с собой,
Ведь и сам ты - отраженье настоящего Ли Бо!
И тогда Ли Бо поспешно в реку быструю полез
(Он, конечно, этой ночью, как обычно, был нетрезв),
Но, нагнувшись, покачнулся, и упал он вниз лицом,
И, теченьем унесенный, скрылся в сумраке ночном.
С той поры никто не видел больше славного Ли Бо,
Для которого волшебным иероглиф был любой,
Кто воспел любовь и древность, почитал и инь, и ян,
И, к несчастию, нередко напивался сильно пьян.
2004
Мартовские иды
Путь к сенату лежит через множество рубиконов,
И за каждым из них война все более схожа с вендеттой.
Каждый новый внутренний враг опасней, чем предыдущий.
Но среди помпеев, катонов и цицеронов
Непобедимых нет. Непобедим лишь Цезарь.
И ты должен смирить и простить их всех, лишь тогда
Ты обретешь империю. Ибо в этом подлунном мире
Даже Цезарь может считать своим лишь то,
Что завоевано им. Трофеи не изменяют.
Но хоть ты и верховный жрец, диктатор и триумфатор,
Сочетающий мудрость, отвагу и прочие совершенства,
Объединивший народы земли и стороны горизонта,
Есть нечто, что ускользнет от механики твоей власти.
Ведь никто не знает, что готовит сенат сегодня.
Даже если ты – Цезарь, все, что тебе дано –
Это письмо, что передаст тебе Артемидор,
Письмо, что ты не успеешь прочесть, спеша
К последнему ослепительному триумфу.
2005
Сомнение Адольфа
Что лучше, натюрморт или пейзаж?
Формат холста, пожалуй, позволяет
Создать и то и то... Что предпочесть?
Адольф задумчив. Краски дорожают.
Проблемы - словно чехи и жиды:
Их много, и они плодятся быстро.
Нет, Пруссия не лучше Остеррайха,
Здесь и не пахнет Зигфридом с Кримхильдой...
Дождливый день и деньги на исходе...
А может, бросить все, вернуться в город,
Где фатер-муттер строили ковчег,
Остаться неудачником, плебеем?
Но это значило предать их жизнь,
Предать их слабость, жалость, неудачи...
И он сказал: "Великая победа!
Йа, натюрморт. Натюрлих, натюрморт!"
2004
Кулау-прокаженный
Проказа съела пальцы рук,
Оставив для курка обрубок.
Мишенью стал весь мир вокруг,
В пределах замкнутого круга.
Теперь он проклят и гоним,
Он, не сдававшийся ни разу,
Отвержен племенем своим,
Отравлен желтою проказой.
И он свершил свой ход конем,
Ушел в последнее изгнанье.
Тому, кто знает обо всем,
Последний выстрел был посланьем.
Но небо поглотило звук,
Никак не вняв его призыву.
И хищник, что бродил вокруг,
Ушел, поморщившись брезгливо.
Лишь белый человек, солдат,
Придя, остановился рядом,
И долго изучал распад
Внимательным английским взглядом.
2004
Бог энтропии, видимо, безлик.
Безлик и безымянен. Побеждая,
он жертве не дает себя узнать,
и та виновными считает третьих,
по-своему, конечно же, права.
И нить ведет обратно в лабиринт:
нет от пути для путника свободы.
Что верно, как и то, что неудача
не расширяет перспектив. Любовь,
сведя к финалу адюльтер с надеждой,
осталась неустанным монологом
на грани превращенья в диалог.
2000
два фрагмента
I
Но чудо это всем поднадоело
Ахматова
Стирает время Каина печать.
Мы не узнаем первого убийцу
в бомже с убогой горстью медной дани,
с изъеденным экземою лицом.
И все же, как и прежде,
как прежде, он не может быть убит.
Кассандра, Андромаха и Гекуба
стенают у развалин цитадели,
но греками помилован Эней.
И вот уже восходит к славе Цезарь,
понтифик проклинает Византию,
и Троя
счастливее Эллады.
Из солнечного черного ядра
рождается сияющая Эос,
и вечная беглянка Артемида
бледнея, исчезает, торопясь.
Пройдя свой путь по диафрагме неба,
она уже не узнает сестру.
Но связь, слабея, остается связью.
2001
II
L.F.
Я родился под шум дождя, запомнил его
на всю жизнь. Под него и умру. Ты родилась
весной, и тебе, вероятно,
больше найдется, что вспомнить, но это -
выигрыш в энтропии при проигрыше
в мечте. Понимая, что следствие не есть цель
события, удобно быть соглядатаем, портретом
Дориана Грея, удобно подменить красоту
гармонией, удобно писать эти строки, не затрудняясь
поиском рифмы, подчиняющей мозг, давно впитавший, что
жизнь - плохой стоматолог, и боль приходит
внезапно, давая возможность быть
блуждающим нервом
нашего времени.
1994
Грааль
..еще один безумный день исчез
в пространстве отрицанья и проклятья,
где все заражено непоправимым,
откуда можно только отступать...
Но, отступая, можно оглянуться:
холмы, шоссе, белесые березы -
все как и много зим тому назад,
как будто вещи соблюдают клятвы...
И на экране внутреннего мира
внезапно возникает ряд картин -
квартал домов, которых нет давно,
какой-то лес, какая-то аллея,
где что-то стало ясно навсегда.
Когда же это было? Я не помню.
О сколько память держит мелочей!
Они заполнить могут бесконечность,
жизнь вечную. За тем и подбирались,
наверное. Но отчего всегда
не радость обретения былого,
а чувство неотъемлемой утраты
приходит за моментом возвращенья?
Как будто что-то все же позабыто.
Да, что-то потерялось навсегда,
мелькнув вне поля зренья, пониманья,
принятия в расчет. И вот оно-то
и есть недостающее звено,
тот центр непостижимой симметрии,
откуда виден план и смысл сюжета -
разлук, соитий, следствий и исходов,
назойливой мозаики страстей,
неповторений, клятв...
Хватило бы строки,
идеограммы, или просто слова...
Пусть невозможно объяснить - хотя бы
от слепоты очистить покаянье...
Но время завершает поворот.
Прекрасный вид, увы, исчез из вида,
и можно вновь забыть об откровеньи,
гася в бездумье отблеск бытия...
2004
День испаряется, как пролитый эфир,
но, вспыхнув, озарить усталый мир
не может, и прохладный полумрак
пронизывает время и пространство.
Что за тоска венчает этот день!
Зайти к друзьям? Попробуем, зайдем,
купив вина и выдумав предлог,
и предварительно приняв на грудь немного.
Секретов нет и откровений нет
меж теми, кто знаком десяток лет -
в местах, где не прощают и не лгут,
где так невыносимо достоверны
сужденья друг о друге по себе.
И где, как встарь, витийствует БГ -
пустой гарнир к тибетскому дымку,
намеки для дешевыя богемы...
Пора бы двигать, засиделся я.
Все неудачно, время льется зря -
усилье в направленьи пустоты,
тупая монотонная попытка...
Но над границей мира бьется жизнь,
сливаясь насмерть с тьмою и забвеньем,
и слабый отзвук тех далеких битв
порой с трудом, но достигает слуха,
чтобы ожить тревожною тоской:
и в горних нам не обрести покой,
скрывает вечный и безликий враг
места и сроки будущих атак,
прогнозы неизбежных поражений;
возможно, к лучшему.
И тусклый лунный свет
смиряет мысль, упершуюся в бред.
Проигран день, и вещи взяты в плен
усталостью, подобием смиренья;
архангелы столпились в небесах,
скупое время тикает в часах,
и всюду - ночь.
2003
Memorable fancy
Когда-то день рождался из небес
и заполнял небытие собою,
не оставляя места для утрат.
Меня будил тяжелый смутный гул
одновременных мировых событий,
и диктор сообщал мне свой прогноз,
которому не удавалось сбыться.
Я принимал убогий компромисс,
но делал вид, что зол и независим
(почти всегда успешно). Проникая
в однообразный нудный кавардак
загадок без счастливого ответа,
я был там счастлив. Трудно объяснить.
Был счастлив синевой небесных стран,
весенним расширением Вселенной,
слиянием мгновений в консонанс...
Реальность подтверждала свой прогресс:
испорченные вещи обновлялись,
не обезвреженный забвеньем враг
мстил слабой светлой магией прощанья,
и я шел наугад и никуда,
уподобляясь псевдодиогену.
Не находя ни смысла ни морали,
дневная жизнь заканчивала круг,
и ритм переходил в сплетенье тел,
служившее напрасным утешеньем:
иная плоть становится гранитом,
любовь же превратима лишь в любовь.
2004
Когда наступает осень, расстраивается гитара,
Кто-нибудь может заметить, что все не так, как должно быть,
И горизонт исчезает, уравнивая нас с небом.
Осень приходит - время видеть мир, как он есть,
Уменьшая воздействие зрителя до предела.
Каждая осень приносит еще один путь самоустраненья.
Когда наступает осень, я отправляю письмо,
Медленное письмо самому себе.
Оно будет идти целый год, до востребования, до прочтенья.
1998
Снова зима, узнаю все ее намеки,
запахи, жесты, интриги, недоговоры -
повадки старой кокетки, что хочет казаться юной.
Видимо, нужно любить ее - выбор сделан
(хоть и не мной, но кем-то, с кем я согласен).
Мир почивает на лаврах былой свободы,
заслужив забвенье страстей и ярости в белом пепле.
Все, что могло и желало, достигло жестокой славы -
даже листья смогли расцвести перед самой смертью.
Теперь эти падшие листья заносит снегом.
Зимняя жизнь диктует свои законы,
Она точна и подробна, как Достоевский.
Маленькие артефакты чужого горя
обрастают внезапным значеньем и перспективой.
Обернись, безликая беженка, мусульманка!
Здесь не важно, что обещал нам пророк пустынь,
этот мир не рассчитан на оправданье.
2004
Юбилей 2000
Был незнакомец на горе казнен,
Струна античных арф пронзила небо,
Язык страданья мудрость превозмог,
Холмы сменили пыльные равнины.
Стремительно скользили времена,
От частых взглядов зеркало протерлось,
Хрусталь сменяли лед и флюорит,
Чужие слезы плавились в ладонях.
Взлетал и падал медленный фокстрот,
Физические граффити поблекли,
Остановились кельтские часы,
Текли слова, уставшие от смысла.
Теперь политкорректный джентльмен
Стирает шрамы розовой резинкой,
Число цветов возводится в квадрат,
Последний кадр становится рекламой:
Случайный несчастливый гражданин,
Подверженный статистике любовник,
Открыв окно в прекрасный серый мир,
Зевнет, и кончит партию ничьею.
2000
Дверь в стене
Когда детский плач находил свой предел,
А каверзный мир исчезать не хотел,
Я слышал их ласковый призрачный смех
И видел их тени за фильтрами век,
Но тщетно потом я искал их следы:
Свободны, как ветер над гранью воды,
Они уносили с собой свой секрет -
Вот только что были - и их уже нет.
Казалось, сродни насекомым они -
Увидел - поймал, только лишь не спугни!
И я, энтомолог, ловил мотыльков
В надежде намека с иных берегов.
Но знаки и символы были немы.
Алхимик, создатель свеченья из тьмы,
Я счел их посланьем искусство огня,
Но сера и ртуть обманули меня.
Когда заполняла бессонница ночь,
И нечем отчаянью было помочь,
Сквозь шорох и звон я с трудом различал,
Рефрен голосов их, далекий хорал:
"Увидеть не сможешь нас, как ни стремись:
Нам жизнь твоя - смерть, твоя смерть - наша жизнь
Забудь нас, усни, потихоньку смирись,
Не встретиться нам: наша смерть - твоя жизнь."
Но долго молился я в келье тоски,
И конусы бреда пронзали виски,
Пока не впадал я в бесформенный сон,
Предательской плотью трусливо спасен.
Увидеть их, знаю лишь, мне суждено
Когда в то пространство, где все решено,
Я молча войду, незаметен и тих,
И стану причастен к отсутствию их.
2001
Vita nuova
Будущее приходит, когда исчезают боги,
Любовь возвращается в край надежды и славы,
И, словно треснувший колокол, бьется сердце.
Когда от вещей остается одно лишь время.
Время, что требует постоянной жертвы
И порождает соблазн забвенья,
Связуя общим печальным смыслом
Случайности, неудачи, ошибки и нестыковки,
Окисление, воспаление, метастазис;
Далее - полный распад, царствие энтропии.
И лишь упрямая память варвара, проходимца
Держит цвета и формы ненужных вещей и лиц,
Прочий хлам, реквизит забытого театра -
Идолы, идеалы, совесть и справедливость,
То, что выбиралось, не выбираясь,
Что копилось само собой и, казалось, пребудет вечно,
Но послужит ценой свободы в свободном мире,
Платой статиста за бесконечность,
Лептой желающих заработать
Продолжение жизни в ином формате,
Пропуск в бесплодное совершенство
Дизайна, кутюра, реклам, демонстраций монстров,
Неспособных нарушить стерильность мира.
Будущее приходит вместе с крушеньем шифра:
Все секреты раскрыты и нечему больше верить.
Лабиринт обернулся калейдоскопом,
Нить Ариадны - иглой хирурга,
Минотавр - комплексом герострата;
Так что все инстинкты древнего героизма
Становятся неуместны и неприличны.
Что же, примем, не сетуя, мир без цели.
В конце концов, он не лишен преимуществ цирка,
Где никто не знает, клоун он или зритель
(мало того, это уже не важно),
И неведенье это дает способность
Любить, терять, не любя, не теряя.
Такова будет новая жизнь, вторая.
2003
