Замедляя свой пульс. Я так любил эту девочку. И до сих пор ее люблю. Все ее выходки, сумасшествия и неровности характера. Та кривая, которую она начертила на оси координат нашей общей юности, повлияла на всю мою последующую жизнь. И вот, спустя почти 10 лет я стал очень скучать по Александре. По ее извечной трагичности, по преобладанию черных тонов в ее одежде, но в то же время по ее невероятно сочной апельсиновой душе, по тому, как она легко влюбляла в себя противоположный пол. Признаться, Александра никогда не была мне подругой. Она и сама себя-то не замечала, не говоря уже обо мне. Она целиком и полностью уходила в людей, ими жила. Сейчас даже завидую присущему ей таланту бросаться с головой в любовные интриги, буквально не пить и не есть из-за них, истязать себя, не спать ночами и резать запястья. Человек без кожи, с каким упоением она страдала! Мне казалось, что ее слезы были живой водой и мертвым морем одновременно, очищающим огнем и пожирающим все на своем пути пожаром, созидающим Космосом и сокрушительным Ничто. Моя Александра была вездесуща, но ее никогда не было рядом. Ни с кем. Она была заложницей своих иллюзий, растворялась в них, забывая о реальности. Импульсивно, но чрезвычайно благородно она несла свое хрупкое тело, как же тяжело ей это давалось! Снедаемая своими же собственными демонами, она при этом умудрялась ставить на крыло другие души, раздавать советы, которые очень даже работали в чужих мирах. В этом круговороте событий пролетели 6 лет Александры, и окаменела ее студенческая юность, словно бы останки доисторических существ в пластах Земли. Свободы больше не осталось в чистом виде, она впиталась в вещи, к которым прикасалась Александра, слилась с ароматом тех самых «light blue», оказалась запертой по ту сторону фотографий и въелась в тончайшую материю музыки. Моя Сашенька была в отчаянии, а я все это видел, но ничего не мог поделать. Даже предупредить не мог. У меня еще не было рта, я мог лишь только кивать головой - «да» и «нет», и то - только тогда, когда ко мне обращались. Мне так хотелось дать знать о себе раньше, научить Александру выжидать, помочь ей обрести душевное равновесие, спокойствие, умиротворенность, наполнить бездонность ее зеленых глаз патокой благости. Без этого нельзя было двигаться дальше. Нельзя было закрыть глаза на ее наивность, ничем не прикрытую искренность и ветер в голове. Но время пришло, я дал о себе знать. Тот мятежный период сожития с Александрой под одной крышей показался мне сущим адом. Я думал, что сойду с ума. Думал, что наш общий дом останется без хозяина. В ответ на мои попытки облагородить ее своенравный образ степенностью и слаженностью действий, тем самым защищая ее умением отпускать прошлое и прощать, ее бунтарская природа взревела диким зверем. Когда сил сопротивляться мне не было, Александра днями напролет лежала на полу навзничь. И она снова страдала, теперь уже она рвала в клочья окружающих, уже более не контролируя своих демонов. Огонь выедал ее изнутри, а Ветер превращал плодородные сады ее прекрасных миров в безжизненную пустыню – две ее стихии обернулись против нее самой. Смятение и тьму сеяла Александра вокруг себя, находиться с ней было невозможно. Ее Солнце взорвалось и превратилось в Черную дыру, зияющую пустотой и болью от потерянного прошлого. А мне оставалось только изолировать ее как мутирующий ген, окончательно переродившийся в злокачественную опухоль. Больше всего я этого и боялся. Где-то глубоко внутри меня она живет и по сей день, но прежней в моей Новой жизни ей уже не стать. Мне очень жаль, поверьте, что наша борьба с Александрой выглядела как жалкая смена масок, как обыденная двойственность, как закулисное лицемерие. Но, чтобы жить дальше, нужно бороться. Часто даже с самим собой.