Алексей КУРИЛКО ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ ВЗРОСЛЫХ Иронично и серьёзно о книгах Марианны Гончаровой Со мной определённо что-то не так в последнее время. (Будь я роботом, можно было бы предположить неожиданную поломку… Или какой-нибудь изначальный дефект, брак, который проявился только теперь, спустя тридцать девять лет с момента производства. Недоглядели! Выпустили совершенно не пригодный к эксплуатации экземпляр. Но я не робот. Насколько мне известно. Я человек. Хуже того! Как говорил некий водитель автобуса из одного рассказа Гончаровой: «Я человек искусствий! И она человек искусствий!».) А может, и не в последнее время, может, так было всегда, я же – попросту ничего такого за собой не замечал. Но что-то со мной явно не в порядке. Судите сами. Попросили меня прочесть последнюю книгу Марианны Гончаровой «Персеиды» и поделиться о прочитанном своим мнением. Я с радостью согласился. Автор мне знаком. Знаком не лично, но вполне прилично. Кое-что, помню, читал, мне понравилось. Почему бы не ознакомиться с новой книгой моего соплеменника? (Нет, мы скорее, сослуживцы! Однополчане! Который год держим оборону в районе Малая Проза! Несём огромные потери в личном составе! Скольких уже с нами нет! Многие ушли безымянными, \"не долюбив, не докурив последней папиросы\"... Нам предлагали сдаться, гарантировали сохранить жизнь. Но жизнь без Литературы – немыслима. Мы скорее умрём! Хотя я так просто жизнь свою не отдам! Разве что в обмен на Бессмертие.) И почему бы не поделиться мнением о прочитанном? Я люблю читать добротную литературу. Люблю и умею! И почему бы заодно, если эта книга придётся по душе, не написать положительную рецензию? Тем самым, так сказать, поддержать талантливого коллегу. Товарища по оружию. Собрата. Хотя в данном случае сосестру: она ведь женщина. То есть морально поддержать талантливого (а бездарные и так пробьют себе дорогу к славе) сородича! Родственную душу! \"Нас мало: нас, может быть, трое... \". Решено? Решено! Да будет так! И вот тут начались проблемы. Я дня три всё никак не мог приступить к чтению. Книга с одинаковой силой разом и манила к себе, и отпугивала. Да! Смело признаю: я робел. Во-первых, боялся: а что будет, если книга мне не понравится? (Да почему, собственно, – спрашивал я себя, – она тебе может не понравиться? Да потому, – отвечал я себе тут же со свойственным мне красноречием, – что кончается на «у». Убийственно-рациональный аргумент!) Мне трудно угодить. Ведь я читатель со стажем в 34 года. Простите, но какого качества текст я безошибочно определяю по первому абзацу. Почти так, как профессиональный сомелье легко определяет марку, сорт и год изготовления вина по одному глотку. Ему необязательно выпивать всю бутылку до дна, искусство дегустации – это высокое умение ощутить аромат и букет, а не низкое намерение осушить разом бар и буфет! Считайте это бахвальством, но мастерство и одарённость автора определяется мной по короткому фрагменту текста, так же быстро, как и полное отсутствие дара или явные признаки графомании. Однако, основная проблема не в том, что я могу отличить настоящее произведение искусства от искусственного ненастоящего произведения. Меня смущало то, что автор – женщина! Это хоть и во-вторых, но меня это беспокоило в первую очередь. Тут, сказал я себе, могут возникнуть проблемы. Да не \"могут\", а уже есть! Ибо любая женщина это всегда проблема. Сама по себе. Уже проблема! Для мужчины. (Нет, я серьёзно! Даже когда шучу. Для каждого мужчины женщина – главный источник проблем! У мужчины без женщины – нет никаких проблем! Кроме одной – нет женщины! Заколдованный круг!) Но меня смущает не женщина, а то, что женщина – автор... Здесь я вынужден сделать страшное признание, нисколько меня не украшающее, напротив – ужасно порочащее мою и без того малопривлекательная личность. Я не очень-то люблю женщин-писательниц. Сугубо с профессиональной точки зрения, исключительно! Нет, даже не так. К писательницам я всегда относился весьма скептически... С недоверием... Я сомневался в их творческом потенциале... В отрочестве я вообще был убеждён (и на то имелись крепкие основания), что великого литератора из женщины получиться не может. Я был слишком юн, а, следовательно, глуп. К тому же я тогда ещё не читал, например, Айн Рэнд и не подозревал, что Жорж Санд – женщина. Но и много позднее упорствовал. Пытался найти логическое объяснение моему интуитивному недоверию... У пишущей женщины, даже у талантливой, есть один существенный недостаток – полное или частичное отсутствие чувства юмора. (Вероятно потому, что остроумие – оружие, а к оружию у мужчин природный интерес. Но, не имея чувства юмора, женщина знает толк в смешном. Так издревле пошло. Юмор – одно из качеств, призванных помогать завоёвывать женское внимание. Мужчины больше шутят, женщины чаще смеются. Но это лишь теория.) А без юмора любое произведение слишком пресно. И ненатурально! Поскольку в мире живых людей смешного ровно столько же сколько печального. Смешное рождается до сих пор, а ведь если верить учёным, то впервые смех прозвучал около восьми миллионов лет назад: по сути, с нашим появлением. И будет звучатьпока человечество живо. Да, смех и есть громкое доказательство жизни, здоровья, счастья. Я не стану углубляться в теорию, но сообщу, что смешное, как это ни парадоксально звучит, проистекает из тех же истоков, что и печальное. Но смеющийся не побеждён, он продолжает бороться со смертью – с тем, куда печаль приближает человека быстрее. К слову сказать, если честно, то любой, кто изучал историю смешного, знает и помнит три вещи! Нас смешит разное и по-разному – раз! смех и плач не являются противоположностями, они сёстры хоть и не похожи – два!, и плач, как правило, порой латентно, порой совершенно открыто, но безмерно эгоцентричен, направлен на себя, вовнутрь – три!. А вот смех, напротив, ориентирован вовне: смеющегося интересует прежде всего кто-то другой. Да, плач и смех- родные сёстры, уверяю вас, я и знаком с обеими, и с обеими плотно сотрудничаю [обе способны очистить душу]. Как же верить в повесть или роман, где нет вообще ни грамма юмора? А ведь в мире живых среди живых людей всегда и всюду случаются забавные ситуации, всегда есть те, кто шутит, или пытается шутить, всегда кто-то неумело хвастается, есть девушки, у которых три высших образования, а она в смс-ке из семи слов делает шесть ошибок, есть хвастуны и глупые трусливые начальники, бесстрашные дворники и вахтёрши… А где-то место в мире живых, в котором никто никогда не шутит, не острит, не ошибается, не врёт; мест, в котором никто никогда не ставит кого-то или не попадает сам в глупое положение, где все политики и звёзды читают книги и умеют грамотно говорить и писать, а блондинки ездить по правилам и быстро парковаться. Нет, я допускаю, что может и существует место, где только плач, крики, стоны, зубовный скрежет, но мы живём не в аду, да и там остроумных людей никакие муки не удержат от желания пошутить. Скажем, Оскар Уайльд, даже умирая, не удержался и, будучи до конца настоящим эстетом, сказал: «В этой комнате ужасные обои, кто-то из нас должен непременно уйти». Приблизительно так выстраивались мои размышления в данном вопросе. Упрямый, желторотый юнец! Так я упорствовал до шестнадцати лет, пока не открыл для себя непревзойдённую Тэффи, а чуть позже – Викторию Токареву и ещё парочку женщин, умеющих писать смешно. Ладно, упрямо фыркал я, бывают редкие исключения. Но и тогда чаще всего женщины пишут поверхностно и в основном для женщин. Женщина-писатель неспособна создавать высокохудожественные тексты и не способна писать одновременно интересно и глубоко. А всё что слишком – всегда плохо. К примеру! Если отсутствие чувства юмора автора приводит читателей к сплошному мучению скучной драмой, то, как грустно подметил ироничный Довлатов, полнейшая неспособность почувствовать драму другого человека – это уже явная трагедия лично для автора. А вот Гончарова, чуть ли не единственная из живущих ныне искателей, которая соединяет, нет, лучше сказать, переплетает в своей прозе смешное и печальное, весёлое и мудрое… Но до знакомства с её книгами я делил литературу на две категории: мужская и женская. И женская считалась априори «никакой» (теперь я делю на три категории: мужская, женская, и настоящая, независимо от того, какого пола автор её создал). Прошу, не осуждайте мой типично мужской, слегка домостроевский, предвзятый, примитивный, сексистсткий взгляд родом из мужского шовинизма. Жизнь мудра! Она умеет вовремя, как нашкодившего котёнка, ткнуть куда надо того, кто спешит изливать свои заблуждения, не подумав. К двадцати годам я ознакомился с блистательной публицистикой Марины Цветаевой, затем с \"записками\" мудрой Лидии Чуковской, а три года назад я прочитал казалось бы женскую повесть «Дракон из Перкалаба». И знаете что? В этой повести хватало и мастерства, и глубины, и реализма, и мистики, и не только легкой, ненавязчивой, тонкой иронии, но и столь же изысканной самоиронии – высшего пилотажа для остроумцев любой категории. Автора той повести (а им как раз и оказалась будущий автор «Персеид» Марианна Гончарова) наградили престижной премией в России, оценили, и мне можно смело сравнивать этого литератора со всеми вышеперечисленными личностям. А проза автора – весьма стоящая вещь, поверьте моему более-менее развитому вкусу и поверьте тому, что развило мой вкус – моему опыту. Так почему же я опасался приступать к чтению книги «Персеиды», если первая повесть имела, на мой взгляд, вполне заслуженный успех? Отвечаю. Боялся, что та повесть окажется наивысшей точкой авторской потенции. Пиком творчества. История литературы хранит массу примеров яркого дебюта, после которого наступало медленное затухание и упадок таланта и как следствие – затянувшийся кризис, потеря дара, затем долгое молчание, жалкие и убогие попытки повторить собственное восхождение на звёздный Олимп, а после всего вышесказанного, сами понимаете… Таким примерам несть числа. Я пытался игнорировать эмоциональную сторону своего внутреннего мандража. И на помощь раздвоившемуся «я» мне пришлось позвать самого бездушного из всех моих субличностей. Холодного, жестокого и бескомпромиссного профессионала. Я называю его Мэтр! Другие называют его «Маэстро», а за глаза «Самоуверенный Ублюдок И Диктатор». И вот Маэстро СУИД сказал: «Хватит скулить, щенки! Дайте мне эту чёртову книгу. Я сам прочту. Но предупреждаю! Если мне хоть что-то не понравится – буду справедлив до жестокости и честен до безжалостности! Коротко говоря, вердикт будет суров, но справедлив! И я не посмотрю, что она женщина. Я не испытываю жалости ни к старикам, ни к детям, ни к женщинам, ни к \"подпольным советским миллионерам\". Я беспощаден к бездарным врагам прозы. Чуть что не так – острой рецензией по горлу, и в Лету! И рука не дрогнет! Таков суровый закон каменных литературных джунглей! И никаких поблажек! Никаких реверансов! Хотели равенства и равноправия – распишитесь в получении. Короче: Платон мне друг, но истина дороже, вверх таких не берут, и тут — МУР, а не институт благородных девиц, литератор пола не имеет, пусть он звёзды хватал с небес, а ты как думал?! Тут вам не равнина, марш домой, к мамкам, нянькам, куклам, тряпкам! Корнет, вы женщина? Всё смешалось в доме... Оболенский... Кони, люди... Налейте вина! Я сказал!». Вот он какой! Грозный Мэтр СУИД! «Страшно, аж жуть!». …И вот, ознакомившись с книгой, этот жесткий, принципиальный и жуткий критик (он же СУИД), угрюмо помолчав, произнёс таинственную фразу: (продолжение ждёт на сайте журнала \"7 искусств\" или газеты \"день литературы\" )