Глава 3 Кардиология После того, как я осмотрел пациентку в приемном покое, оформил все необходимые документы, я отправился на обход тяжело больных, которых оставили под наблюдением у дежурного врача. А во всём большом больничном корпусе – я один дежурный врач, на все отделения. Нет, есть, конечно, еще один доктор, который в реанимационном отделении дежурит. Но он сам по себе. И если что-то в больнице вдруг случиться звонят все равно только мне. Начал я, как обычно, с кардиологии. Постовая мед. сестра Лена, очень обрадовалась моему появлению: -Алексей Михайлович, как хорошо, что вы сегодня дежурите! Я Петровой опять в вену не могу попасть.Смотрю я на ногти сестрички, а они длиннющие, покрыты очень ярким лаком с блесками: -Да, Елена, с такими то ногтями и я, пожалуй, не смог бы попасть в вену. Идем мы в палату к Петровой. Знаю я эту пациентку, не раз приходилось мед.сестёр выручать. Петрова Наталья Ивановна, дама тучного телосложения, давно страдает тяжелой формой сахарного диабета. Поверхностные вены, практически не видны – много подкожно-жировой клетчатки. Но самое главное другое – стенки сосудов у пациентки очень непрочные – одно неосторожное движение иглой, даже легкое и сосуд начинает кровоточить. Я внимательно осмотрел ноги Натальи Ивановны – ни одного живого места, сплошные кровоподтеки. А вот на тыльной стороне стопы удалось найти вполне подходящую венку. В который раз показываю Лене, что у подобных пациентов при внутривенной инъекции, нельзя заходить иглой сбоку. Если сосуд, легко перемещается под кожей, как в данном случае, то войти в такой сосуд, не вызвав кровотечения практически невозможно: -Вот смотри, Лена. Фиксируешь вену пальцами левой руки в двух точках - выше и ниже места захода иглы и заходишь иглой сверху. Видишь, вена стоит на месте, ей просто деваться некуда. Теперь, самое главное прочувствовать момент прохождения иглой верхней стенки вены, чтобы вовремя остановить поступательные движения иглы и не проткнуть сосуд насквозь. Вот, все – мы в вене, видишь - кровь в шприц поступила. Сейчас самое главное очень плавно надавить на поршень шприца, очень осторожно, чтобы сам шприц ни на один миллиметр не сместился. Ну, вот и все, видишь, сосудик целым остался, завтра в это же место можно будет снова укол сделать. Елена внимательно смотрит на мои манипуляции и кивает головой. Небольшой урок сестринского дела закончен, и мы выходим в коридор. Тут я замечаю, что из соседней палаты идет сильный и неприятный запах. Я с недоумением смотрю на Лену: -Елена, что это за запах такой?- Ой, Алексей Михайлович, это вчера одну бабульку привезли в 204 палату. Родственники попросили ее пока у нас подержать в больнице, устали они от нее. Она после инсульта, не ходячая и … Алексей Михайлович, она под себя ходит, а у нас сами знаете, как с санитарками. Наша-то Валентина Петровна, на больничный ушла, а замену что-то пока ни как не найдут. Мы с Еленой заходим в палату. Я подхожу к кровати. Пациентка, седая пожилая женщина, с большими и очень выразительными глазами. И глаза эти до краев полны невообразимым страданием, болью и обреченностью. Я попросил Лену принести все необходимая для гигиены и для обработки пролежней, а так же историю болезни. Лена, обиженно надула губы: -Алексей Михайлович, да нет в истории почти ничего, никаких назначений. -Будут Елена назначения, обязательно будут. Когда я обмывал и обрабатывал пациентку, Елена вышла из палаты: сильный запах и зрелище, конечно, не из приятных. Но кто-то же должен это делать! Когда я все закончил, помыл руки, заполнил лист назначений в истории болезни и подошел к бедной женщине, взял ее за руку: -Людмила Павловна, я обязательно завтра подойду к вашему лечащему врачу и к заведующему отделением, добьюсь, чтобы за Вами организовали уход. И укол обезболивающий сейчас Вам Лена сделает… так, что все у нас будет с Вами хорошо. Глаза моей подопечной наполнились слезами, а затем слезы потекли по впалым морщинистым щекам. Людмила Павловна сделала попытку что-то сказать, бледные губы задрожали, но сказать ничего не получилось.… Да и не нужны были слова - она все сказала мне глазами. Именно такие минуты – самые счастливые и светлые в жизни, когда делаешь что-то доброе человеку, не из корысти, не из расчета получить что-то взамен, а потому что так душа просит.Глава 4. На четвертом этаже В палату вихрем влетела Лена: -Алексей Михайлович, Вас срочно в пульмонологию вызывают – там потоп! Я мчусь на 4 этаж, по пути размышляю: «Да, что такое сегодня с пульмоотделением творится – то одно ЧП, то другое…» В коридоре меня уже встречает Зина: -Алексей Михайлович, здесь вот в процедурном кабинете.… Да что у меня за дежурство сегодня такое дурацкое!- Да, Зина, рассердила ты видимо кого-то сегодня! Ладно, не переживай, значит, следующее дежурство будет спокойным.- Алексей Михайлович, ведь не бывает здесь спокойных дежурств, Вы же знаете! И ведь правда, права Зина. Больница старая, все кругом выходит из строя – то сантехника, то электрика. Палаты переполнены, а персонала во всех отделениях не хватает… Потоп, слава Богу, оказался не очень масштабным. Просто в процедурном кабинете засорилась раковина. А Зина оставила воду включенной и ушла. Ну и набежала приличная лужа. Вот и всех дел-то. Открутил я сифон, а там штук 10 иголок от шприцов, да еще полно всякой всячины. Показал я это все Зине, затем поставил сифон на место: -Ну что Зина, принимай работу!- Ой, Алексей Михайлович, спасибо Вам огромное! Что бы я без раковины-то делала?- Да ладно, Зин, тут работы то на 5 минут. Ты вот мне в качестве благодарности сделай доброе дело принеси папку с историями болезни из ординаторской, а я пока в 410 палату пойду. Я уверенно иду в 410 палату, потому, что знаю, что пациент, который в ней лежит, Самойленко Петр Геннадьевич, обязательно оставлен под наблюдение дежурного врача. Это особый пациент. И заболевание у него особенное. Человек просто гниет заживо и все. Помню, как первый раз мы с ним познакомились. Тоже дело на дежурстве было. Зашел я тогда к нему в палату. Первое что бросилось в глаза, а вернее в нос – это очень сильный специфический запах. Из-за этого сильного запаха и лежит он, бедняга, в палате один. Ни кого к нему не подселяют. Мужчина еще молодой – сорока лет ему нет. Я не успел двух слов сказать, а он обрушился на меня с таким гневом, что я понял, накопилось у человека, накипело. Я его терпеливо выслушал. А затем, когда его гнев угас, мы с ним подробно поговорили обо всем. Да… заболевание у него действительно какое-то уникальное, необъяснимое. И каких только диагнозов ему не ставили, и кто его только не смотрел, и чем его только не лечили… Началось все у него примерно пол года назад. Заболел резко – высокая температура, кашель с обильной гнойной мокротой, затруднение дыхания. И с тех пор из стационара практически не выходит. Периодически, когда температура падает, и клинические явления немного затухают, его выписывают. Но буквально через пару недель, он снова попадает в больницу, но от лечения нет совершенно никакого эффекта - его болезнь со временем только прогрессирует. И никто не может понять, в чем дело. Все антибиотики уже перепробовали. Он постоянно получает по 2-3 сильных антибиотика одновременно. На ногах уже нет живого места – весь исколот. Два раза в день ему капельницы с лекарствами льют. А все без толку. Ну и, конечно, человек просто в отчаянии и «зуб большой на медиков имеет», что не могут никак в его беде помочь. Разговаривали мы с ним очень долго. Понял я, что человек совсем веру потерял в излечение свое. Я ему и объяснил тогда, очень подробно, что вера в выздоровление – это самое главное. Если нет ее – никакие самые лучшие врачи, никакие лекарства уже не помогут. Я пообещал пациенту, что посмотрю его историю болезни и обязательно что-нибудь придумаю. Затем я посидел в ординаторской, изучил все назначения, которые были у Самойленко, данные анализов и обследования, посмотрел литературу и подобрал такое сочетание антибиотиков, которого у него еще не было…. Утром я высказал свои соображения лечащему врачу Петра Геннадьевича, Светлане Ивановне. Она с радостью согласилась попробовать новую схему терапии: -Алексей Михайлович, как хорошо, что Вы с ним общий язык нашли, а то иногда даже не хочется в палату к нему заходить. Очень он раздражительный. И заболевание его какое-то странное – совершенно лечению не поддается. Вы ведь видели снимки легких. Ведь там от легких то почти ничего не осталось. Вообще уже не понятно чем он дышит. Не жилец он уже.Мы тут с коллегами постоянно загадываем в чье дежурство это произойдет. Неприятная это штука, когда во время дежурства человек умирает… Вот такой необычный пациент из палаты №410. Я подхожу к его палате и волнуюсь: «Как там новая схема лечения? Есть ли эффект?». Петр Геннадьевич встретил меня теплой улыбкой: «Знаете доктор, а ведь мне лучше – и температура спала, и кашель поменьше стал мучить. И самое главное - я поверил, что смогу поправится». (Продолжение следует... )