Катарсис как эмоция. Размышления графомана, уснувшего на рассвете. Часть 1 Конечно, присниться может разное. Но, как правило, снится то, что есть в голове; оно (т.е. то, что приснилось) не приходит из ниоткуда, оно есть только то, о чём уже размышлял, что пережил. Однажды я уснул на рассвете. Всю ночь я пытался написать одну сильную сцену (она не была сильной, а я так хотел!) и был выжат как лимон. Естественно, что мне приснился лимон. Он стоял на блюдечке с голубой каймой на столе, покрытом красно-белым сукном. Я почему-то стал подкрадываться к нему, вместо того, чтобы подойти, словно боялся, что у данного цитрусового появятся ножки и он убежит. Однако если бы я не подкрадывался, то не озирался бы так осторожно, а если бы не озирался, то не заметил бы зеркала в полный человеческий рост. Заметив его, я перестал подкрадываться к лимону, а начал подкрадываться к нему. Подкрадывание прошло успешно: зеркало меня не заметило и не убежало. Тогда я выпрямился и увидел своё отражение. Оно стояло, бессовестно копируя мою позу. Я погрозил ему кулаком, и оно – нет, вы представляете! – погрозило мне в ответ. Я решил как-нибудь пообиднее обозвать отражение; почему-то на ум шло только слово ПАПА – на гавайском оно значит «маленький жёлтый краб». Нет, не хочу сказать, что я специалист по гавайскому; по иностранному я умею только ругаться – и то исключительно на латинском. В общем, я обозвал отражение крабом, а оно меня не поняло. Оно так и ответило: – Я не поняло. – Чего ты не поняло? – не понял я. – Я тебя крабом обозвал. И тут отражение понесло такую чепуху относительно гавайских жёлтых крабов (такую чепуху несут исключительно отражения), что я запротестовал: – Ладно, ладно! Скажи мне лучше, раз ты такое говорливое, как можно прописать сцену, чтобы читателя на слезу прошибло? Отражение задумалось. – Читатель должен испытать катарсис, – произнесло оно с очень умным видом. Я задумался. – А ведь верно! – проговорил я. – Тогда надо понаписать побольше сентиментальностей. – (В моей работе была сцена встречи двух старых друзей). – И тогда всё будет отлично! – Нет, катарсис – это не сентиментальность. – А что? – Катарсис – понятие настолько фундаментальное, что с чувственностью его не надо смешивать. Глубокого катарсиса достичь очень сложно, ибо это фундаментальное понятие, из которого выросло всё искусство, подразумевает под собой мощную работу самого читателя, а не только писателя. – То есть? – Закрыв книгу, читатель должен почувствовать себя лучше, чище, сильнее. – А! – улыбнулся я. – Значит, его нужно воспитывать? – Нет. Писатели, конечно, «инженеры человеческих душ», но не надо забывать, что и читатель имеет право на точку зрения. – А если она неверна? – Неверна относительно чего? Именно катарсис, истинный, глубокий, и заставляет читателя задуматься над своей точкой зрения, пересмотреть её, осмыслить что-то. Понятия долга, чести, любви, свободы, совести не зиждутся на пустом месте; они возникли как раз благодаря тому, что человек, соприкоснувшийся с искусством, испытывал чувство катарсиса, очищался и просветлялся... Я слушал отражение и ловил себя на мысли, что сам не раз задумывался о значении катарсиса в мировой культуре, но никогда особо не углублялся в эту тему. Вот отражение-то умное! Все размышления преподносит на блюде с голубой каёмочкой!