Промо
-
Приходы
1 221 / 0 / 18 летРождение – это выход, смерть – это вход.
Тринадцать идут дорогой жизни,
тринадцать идут дорогой смерти,
но и тринадцать – те, что живы –
уже умерли прежде,
но вслед за тем родились вновь.
Лао-Цзы
«Дао Де Цзин»
Посвящается Джиму,
а также всем его братьям и сестрам
I
Ассоциация любителей пива
и движение «Тюмень – 2000».
Бред везут нам в красивых самосвалах
и сгружают его прямо в центр
нашего праздничного пирога.
Мы спрашиваем «Зачем?»,
но они отвечают нам, что здесь
черви выглядят совсем по-другому.
Фарфоровые вазы династии Инь,
доверху забитые кубиками «Лего»,
доставляются на дирижаблях,
перелетающих через Атлантический океан
в направлении Северного полюса.
Земля, видимо, все еще вертится,
однако это уже забыто.
Оранжевые майки с
вкрапленным в них пурпурным бисером
обмениваются на каждом углу.
Но мы закроем глаза и
снова будем там.
Мне становится страшно:
вокруг столько окон…
А вдруг хотя бы из одного
торчит дуло?
Я боюсь умереть сейчас,
так и не успев понять ее полностью.
Я хочу пива…
Люди, купите мне кто-нибудь пиво,
иначе мне станет еще хуже!
Я боюсь…
Я очень боюсь всех этих окон,
я нервно курю и пытаюсь
спрятаться в этом дыму,
но они все равно
снова находят меня
тысячей своих черных
прожженных глаз,
как тысячей недокуренных окурков,
которые разгораются к вечеру,
как призраки людей,
умерших не в свое время,
появляются к ночи.
Я боюсь людей, которые выходят
навстречу мне из-за угла,
я пытаюсь бежать к ней,
но мне кажется,
что щель в этой стене
становится все уже и уже с каждым днем.
Мои крылья мечутся с той стороны
стены.
Они трескаются и ломаются,
падают на пол
и бьются в конвульсиях.
Не в силах им помочь,
я бегу к ней в который раз,
в который раз делаю ей больно,
но продолжаю молчать, боясь сказать
самое важное.
Фраза «Самосознание убийственности» звучит
как мой приговор.
Я пытаюсь закрыть глаза,
но время уже никогда не простит меня.
И скоро оно совсем перестанет
меня касаться.
И тогда только она будет знать,
где меня найти,
потому что она видела свой сон
и знает,
кто я на самом деле…
Как меня достали
все эти знаки, символы и буквы.
Разве можно такой дрянью мерить мир?
Пора замкнуть свой мир тем,
что стекается каждую долю секунды
в виде нервных импульсов
к центру головного мозга.
Небо… Какое к черту небо
в такой грязи?
Внизу всегда собираются разные отходы
и, к тому же, смешиваются с осадком.
И небо здесь не исключение.
Настоящее небо выше,
его не видно с земли,
его можно увидеть только в полете.
Беспечные глухие дети
танцуют на руинах империи,
построенной с помощью гениальной логики
святых
и рухнувшей от одного-единственного чувства,
возникшего в душе простого
человека.
Некоторые люди считают, что небо
может управлять нашей жизнью.
Да плевать оно хотело на нашу жизнь.
Главный девиз того неба,
которое висит над нами
и которое нам приходится лицезреть
каждое утро,
это «Хлеба и зрелищ!» Все!
Больше ему ничего от нас не надо.
Даже танцующий бог
не смог спасти мою гордость.
Я плыву в океане мути
и погружаюсь туда
все глубже и глубже.
Что значит, мне пора спать? Нет,
мне пора умереть.
Неужели то, что я пишу,
до сих пор называется стихами?
Видал я таких поэтов.
Один из них лежал на тротуаре
недалеко от моего дома
и пытался вывернуться наизнанку,
чтобы высосать из глубин
своего подсознания
хотя бы одно новое слово.
Но ведь у него ничего не вышло…
Так почему выходит у меня?
Что я хочу этим сказать?
Кому я все время пытаюсь доказать
то, что я не один из многих,
хотя сам прекрасно знаю, что
все как раз наоборот?
Раньше я знал ответ.
А теперь? Что будет теперь
с тем ее сном?
Увидит ли она его вновь?
Потанцуй в моей игре
И я напишу тебе два сонета
Открой мне свой сон
И я больше тебя не покину
(Я буду в каждом твоем сне
независимо от того,
будешь ты меня видеть или нет.
Я буду там.
Ты будешь чувствовать меня.
И когда-нибудь все вернется…
Когда-нибудь все вернется…)
Улицы, их названия,
решетки на окнах первых этажей –
все это тонет в едином потоке мыслей,
рождающихся в голове раненого зверя.
Оттенки цветов исчезают,
стираются границы,
остается только черное и белое.
Зверь устремляется к белому,
но оно тут же превращается в черное…
Зверь устремляется к черному,
но оно превращается в белое…
Когда луна взойдет в сотый раз,
зверь погрузится в сон…
– Какая идеальная резьба…
– Налет отчаянья с нас слижет смерть.
– Какие вдохновенные слова…
– Но мы их не услышим – нам наверх.
– Сиреневые глыбы в Небесах…
– Мы знаем, что наш путь в седой рассвет.
– Какие одинокие глаза…
– Они нас не увидят, нас здесь нет.
Звонки по телефону и
грубые старые женщины,
сидящие на вахтах,
похожие на бред
флегматичной лошади,
выведенной из транса солдатом
несуществующей войны,
придуманной в кабинетах номер 1 и 14
лишь для того,
чтобы оправдать убийство
еще одного живого…
организма
чувства
времени
места
великолепия
Уже два дня я вижу
странный сон:
как я индейцем снова
прыгаю в каньон.
В каньоне появляется
вода,
но не блестит под коркой
изо льда.
А я лечу сквозь душный
воздух сна,
и вскоре лед вскрывается,
и дна
изменчивый рельеф
передо мной
и слева крепость
белою стеной
являются и начинают
петь
все заклинания, чтоб дали сил
взлететь.
Я погружаюсь в воду.
Тишина…
Один лишь голос,
то поет она.
(Ее рука касается моей –
вода смеется)
Здесь нет уже ни крепости,
ни дна,
и сброшены теперь
оковы сна.
Индеец тихо может
всплыть наверх.
Окончена игра,
мы гасим свечи.
«Любимая, я словно умираю», –
слетело тихо с его бледных губ.
«Я знаю, но не бойся, я ведь рядом», –
сказала Смерть, поцеловав холодный труп.
II
Эй… там… за плечом…
смотри… какая красота…
Что?
Да… я люблю путешествовать…
Но почему ты спрашиваешь
меня об этом именно сейчас?
Мы уезжаем?
Куда?
Опять?
Зачем?
Но я не хочу никуда ехать…
Мне нравится здесь…
Там будет Она?
Хорошо… я согласен…
Но только ради нее…
…Музыка!
Дай-ка я расскажу тебе
одну поучительную историю
о том, как время
сделало петлю и
как мы оказались в
самом центре замкнутого круга.
Мы шли по берегу реки,
вода которой не имела цвета,
и вышли в парк,
где души и деревья
сливались по три,
чувствуя
прохладу Смерти, что дышала
в спину
всем приходившим в этот парк разлуки.
Так сделали и мы
в миг предыдущий.
Увиденное было потрясающе,
но мертво.
Жестокая месть Смерти нам,
ее избегнувшим и обманувшим.
Фигуры изо льда, которых
не было в природе.
Они все словно насмехались,
явившись нам в жару перед
фонтаном.
Мы поднялись по
мраморным ступеням вверх,
и новая предстала
нам картина
(новый образ): две
торговые палатки,
которые стояли
под углом друг к другу,
как бы образуя
площадь.
Одна звалась палатка
Синей Феей,
другая называлась
Арлекин.
И рядом с каждой из палаток
стояла женщина в одеждах
тех же самых, что и
эмблемы на табличках
тех палаток.
Нам выбор предоставлен был,
и мы, мечась от Феи к Арлекину,
забывали слово,
теряли мысли нить и
жались к соснам.
На этом наваждение кончалось…
Каждое утро мы просыпаемся
с таким чувством, словно
нам удалось на время вырваться
из-под давления какого-то
бешеного проклятья,
наложенного на нас
инертным голосом архивов,
удалось почувствовать себя
по-настоящему свободными,
но не удалось оторваться
от этого навсегда.
Каждый новый день –
это напоминание об
этом проклятии
и об инертном голосе архивов.
В конце концов они решили
спросить меня,
почему я пью так много
в последнее время.
Я не пью.
Я просто дезинфицирую свои
внутренние душевные раны
и заодно промываю мозги.
Я не знаю,
чем это еще можно объяснить.
И уж тем более
не знаю, что можно
еще написать по этому поводу.
Вообще, кто открыл
эту дурацкую тему?
Ничего не происходит,
просто одна личность
сменяет другую,
проходя тем самым
неизбежный путь,
путь, который закрыт
для понимания и восприятия
внешней зримой
оболочкой.
Слова становятся
все хуже и хуже,
они становятся тяжелее
и все чаще падают
на дно, как человек
с камнем на N-ной
части тела
с шестой части суши,
похоже, что скоро
они совсем умрут.
Или не они?…
Или не умрут?…
Я не знаю сам, что я делаю…
Тогда, 11 числа,
я потерялся где-то
между Западом и Востоком,
между Черным и Белым,
между Жизнью и Смертью,
между Ночью и Днем,
и с тех пор
я стал очень слабо понимать
то, что происходит со мной,
то, что я думаю,
что я говорю,
куда я иду,
что пишу,
что пою,
что
молчу…
Я даже не понял,
остался ли я в живых,
или я умер тогда.
А, может быть, я умер и
воскрес?
Нет, скорее так:
я умираю на том
самом месте, и
все, что происходит
со мной после
того дня, это
всего лишь
предсмертный бред, глюк.
Стоп!
Стоп…
Спокойно, мне нужно
всего лишь успокоиться
и просто еще один раз
попробовать лечь спать.
А вдруг это все окажется
лишь идиотским кошмарным сном,
и я проснусь тихий
и спокойный в ее объятьях?
Потанцуй в моей игре…
Нет…
Жизнь на самом деле
совсем не такая,
какой она представляется
большинству из тех,
кого я знаю.
Они думают, что она
бурная, кипящая,
но
на самом деле жизнь –
очень тривиальная штука,
почти повседневная.
Они на протяжении
многих лет
своей жизни
готовятся к чему-то
и даже не подозревают,
что их жизнь
сама по себе
и есть
подготовка к чему-то
большему и, возможно,
лучшему (как избито).
«Ты хочешь умереть?» –
она его спросила.
«Если с тобой, то да!» –
ответил он.
Ах, если б правда,
А не просто бредни,
Плела бы свои косы у дверей,
Тогда б мы знали
Жизнь, Любовь, Надежду.
Ответь мне ты, что для тебя ценней?
Один ответит:
«Жизнь всего ценнее», –
и вставит мне в глаза
тупой свой взгляд.
Другой мне скажет:
«Я возьму Надежду,
чтоб верить в то,
что есть пути назад».
Себе оставлю золотую середину,
А то, что с краю,
Вовсе отмету.
Кто к смерти жизнь прожил наполовину,
Того ни в Рай, ни в Ад
Я не возьму.
III
Ты видишь свет в конце тоннеля? Славный малый.
Пожалуй, я тебе немного помогу.
Ты видишь души, что летят с причала?
Ты видишь рваную звезду?
Психоделия – странный метод.
Он даст тебе дорогу на Восток.
Но успеешь ли ты в фиолетовый день,
Зарыв свои руки в песок?
Я снова хочу вернуться
к основанию купола
и стать маленьким ребенком,
чтобы вновь оказаться
в теплых и нежных
материнских руках,
которым ничего от тебя
не нужно, кроме того,
чтобы ты просто был.
Время меняет ориентиры
и сминает все тусклые образы
и нелепые ощущения.
Кто знает, каким я был,
что я видел,
что чувствовал в то время,
которого я даже не помню?
Может, мне было еще хуже?
Вряд ли.
«Не подобает принцу
появляться на рыночной площади», –
скажет мне старец
из не приснившегося
Танцующему Богу
сна.
Никогда не оставляйте
маленькую девочку одну.
Пока взрослые спят,
она наслаждается жизнью.
Маленькая девочка
инстинктивно делает все,
чего она делать еще
не умеет, но уже
испытывает огромное
желание этого.
Только взгляните,
как страстно она смотрит
на молодого парня,
проводника, зажав
бутылку с соком
между своих тонких ножек,
даже не осознавая
в полной мере,
что она делает.
Кто-то, кого я знал
раньше, писал
об этом стихи и говорил,
что в этом он
не виноват.
Теперь я понял, что это значит,
и я тоже не виноват,
да и она не виновата.
Что ж поделать?
В то время, как городом
правит
мания изолированности,
поэзия
рельсов и шпал
не в силах помочь ему.
Постоянно замыкая
свое движение в рамках
нескольких стен,
мы становимся
по-настоящему счастливыми
только тогда,
когда теряем
свое движение,
но приобретаем
движение самих стен.
От цирка и до бессмертья
Лежит всего один шаг
Взгляни в глаза этим детям
Забудь на секунду свой страх
Актер тихий мим снаружи
Но бешеный пес в душе
Ты потерял свое имя
На последнем крутом вираже
Вздохни ведь есть еще время
Подумай о чем дальше петь
Пока темно на арене
Пока не пора лететь
Но вот тишина ожиданья
И зритель готовит крик
От цирка и до бессмертья
Лежит всего один миг
Железный смерч
подхватил меня,
скрутил все мои
органы и члены
и через
вечность
растянул меня в дорогу.
Я снова родился,
и меня сразу потянуло
к этой дороге
и даже не потому,
что в этой дороге
осталась какая-то часть меня,
но потому, что
эта дорога и есть я.
Я смотрю вниз,
и мне становится
дико непонятно,
почему моя дорога
все еще не окончена.
Казалось бы,
я сделал для этого
все, зависевшее от меня.
Но нет…
Впереди снова
остановки…
станции…
города…
Я слышу, как
стучат колеса,
словно они
бьются в какие-то двери,
но все равно
никогда туда
не попадают.
Мне даже порой
бывает интересно
увидеть эти двери
и понять,
зачем колеса
так спешат,
как будто боятся куда-то
опоздать.
Что же такое
спрятано за этими
дверями и что случится,
если колеса
не попадут туда
вовремя?
Ты говоришь, что
ты веришь в Бога.
Тогда зачем ты
отпускаешь его
от себя?
Ты думаешь,
что верить в дали
легче?
(Ведь верить
значит любить)
Разве я могу знать,
где ты сейчас…
Ее душа была одета
в синий ситец сна
И вот теперь она лежит
и смотрит в небеса
Все жизни главные вопросы
решились сами «за»
Но по щеке ее тихонько
катится слеза
А ты все так же ищешь смысл
во всех других стихах
Но ведь из каждых пьяных глаз
глядят с Христом Аллах
Запомни, городом мечты
отныне правит страх
И если хочешь стать собой,
найди себя в лесах
Ее душа проснулась ночью,
конечно, сразу в крик
Она бежала через лес,
искать, где жил лесник
Она искала шесть часов,
нашла пустой рудник
Там спички, сигареты, водка,
но где же сам лесник?
А ты убрался тот же час,
узнав знакомый шаг
Вот только сам мечтал о встрече,
зачем бежал? Дурак
Но ночь присела на колени,
вернула утру флаг
Она сказала: «Хочешь жить –
найди ее в лесах»
Ее душа сказала ей:
«Мы заночуем тут»
Она легла и сразу спит,
а звери стерегут
Они залаяли к утру,
прервав ее уют
Но лаяли не на врага,
к хозяину бегут
И ты вернулся поутру,
уж обойдя весь лес
Она смотрела на тебя
и видела свой крест
И ты сказал ей: «Если вдруг
узнаешь, что мы есть,
Тогда найди меня в лесах» –
и в тот же миг исчез
IV
Стекло и железо бьются в дороге.
Что покажет нам новый город?
По городу ходят странные звери.
Берегут необычный холод.
Скоро самка покажет самцу свой живот.
И, слившись в едином движеньи,
Обретет свой единственный новый приют
Та, что помнит свое отраженье.
Что мы найдем здесь?
Среди рваной кожи,
Среди камней, летящих
В спину нам?
Тот, кто из нас
Окажется моложе,
Тот будет вечно
Верен тем словам.
Мы ждали и надеялись,
они пришли довольно скоро,
хотя, если честно,
заставили нас поволноваться.
Странные звери
были по-разному одеты,
но не внушали страха.
Они танцевали и резвились
на подмостках нашей сцены,
словно Танцующие Боги
спустились с Небес
и озарили нас
своим сиянием.
Вместе мы пели странные песни,
но не боялись
друг друга и того,
что должно было произойти
рано или поздно.
Бесконечность подходила к концу.
Уже несколько раз
мы умерли и снова родились,
но наш праздник Великой Одиозности
все продолжался и продолжался.
Когда кончилась Бесконечность,
мы выпили почти всю жизнь,
и самки уже показали странным зверям
свои животы и позволили
им дотронуться до своих губ.
Странные звери выпили
еще жизни
и погрузились
в смерть.
Когда я очнулся, я был один…
Странные звери были далеко,
а самки, вновь родившись,
уже не были с нами.
Достигнув зенита,
нужно было вновь
стать никем.
Это был мой выбор,
но странные звери
последовали за мной.
Константа была изменена,
старый мир рухнул,
нужно было уйти
и построить новый.
Мы сделали шаг…
Бездна открыла перед
нами свои врата
и поглотила наши души,
не дав им остынуть,
обожгла нас своим
каменным дыханием
и снова оставила
в живых,
веселясь, словно
придумав новую шутку,
шутку, которую мы
уже испытали на
себе почти две тысячи
раз.
Ей было смешно –
нам все равно.
Мы поддались ее воле.
Бездна
вела нас все дальше
и дальше
по темным коридорам
нашего подсознания.
Отстав от нее,
ведущей странных зверей,
я заблудился
и вышел
к своим великим воротам,
которых я никогда
не видел, но
они показались мне
знакомыми с детства.
Я подошел ближе
и увидел светлое,
доброе лицо того,
кто вел и хранил меня
с самого рождения.
Хранитель улыбнулся и сказал:
«Ты можешь отдать,
Но не можешь забрать.
Священная ноша
Твоя не легка:
Заставляешь себя
Новорожденным стать,
Но только в конце
Не сорвется ль рука?
Ты видишь сквозь стены,
Но в крепости мгла,
Теперь ты не сможешь
Себя обмануть.
Туда, где туман
Застилает глаза,
Лежит твой извечный
Познания Путь.
Но кто тебя встретит
На этом пути
Из тех, кто тогда
Был рядом с тобой?
Не люди, но души
Тебя ждут. Лети,
Но, дойдя до конца,
Попробуй остаться собой».
Хранитель еще раз
улыбнулся, пожал мою руку
и исчез.
Я остался один
перед воротами,
один на один
со своим «Я».
Потанцуй в моей игре?…
Вот он –
величайший
и в то же время
ничтожнейший
из всех существующих
приходов.
Перед его вратами
теряют смысл слова.
Я открываю глаза…
Я сижу на обрыве
рядом с морем…
Что это было?
Сон?
Реальность?
Мечта?
Не так уж и важно.
Важнее то, что я здесь,
и то, что она где-то недалеко.
Ведь… я все помню
и знаю точно,
что это был не сон,
все, что угодно,
но только не сон.
Скоро зима?
Я имею в виду:
скоро ли зима?
Мне не интересно время,
мне интересны
события,
которые успеют
произойти за этот период.
Ты думаешь, что
ничего не произойдет?
Боюсь, ты
ошибаешься.
Пришло то
самое время,
и теперь я хочу
вернуться туда,
откуда я пришел.
Отрежьте свои
проклятые лески и нитки.
Я возвращаюсь в
город своего детства.
Прощайте, друзья!
Я верну вам время.
Пользуйтесь им.
А я ухожу.
Теперь я не с вами.
Теперь я сам по себе!
Пора…
Откройте окна…
двери…
небо…
Каков итог?
Мы умерли, но живы.
Узнавши лед на вкус,
Не стали пить.
И содраны
До крови наши веки.
У вас пароль был «Жить» –
У нас – «Любить».
V
«Старец будет говорить,
а вы записывайте», –
пронеслось в голове
человека,
идущего по
темному коридору,
он схватился
за голову,
боль пронзила
все его органы,
он упал…
Мальчик проснулся.
Да, это правда,
он слишком устал,
но урок все еще
продолжался…
«Я буду ждать тебя,
ждать, когда ты вернешься!» –
кричала наивная
девочка вслед
последнему вагону
улетающего вдаль поезда.
Ты думаешь,
он когда-нибудь
вернулся?
Ответ вписан
в линию жизни
на твоей ладони. Смотри…
(Ты тоже слышишь этот смех?)
Ты уже танцуешь в моей игре!
Но игра не вечна,
пора прекращать эту игру
и убивать всех ее героев.
Игра для одного?
Что ж…
Это, пожалуй, возможно,
но это будет уже
твой выбор.
В одиночку сложно
справиться с этой игрой.
Но найдешь ли ты того,
кто настолько смел,
чтобы сыграть в эту игру
еще один раз…
С тобой…
Подземный фестиваль
циркового искусства –
слишком высокая цель
для того, кто
боится поднять
голову и увидеть
свою постель.
Я вижу знакомый силуэт
на асфальте.
Интересно, кто оставил
меня здесь?
Странно, но
обломки давно забытой мной
империи
я нашел в своей раковине.
Я сгреб их в руку
и выбросил.
Мне было просто лень
попробовать
собрать из всего этого
хоть что-то.
Откуда ты знаешь,
что ты еще жив?
Фарфоровый Солдатик Любви,
в венах которого
текут слезы
невинных грешниц
и грешников.
Откуда ты знаешь…?
Мальчик снова проснулся…
Урок давно кончился.
В комнате было темно.
Он встал и, подойдя к окну,
раздвинул шторы.
В соседнем доме
горело одно-единственное окно.
«Она снова ждет его», –
подумал мальчик
и грустно улыбнулся.
Сейчас он был уже
далеко не тем, кем
он был вначале.
Когда он впервые
встретил ее,
они смотрели в глаза
друг другу
и не знали, кто
будет следующим
печальным, ничего не теряющим
циркачом на арене
бессмертной Танцующей Богини Жизни.
Мальчик вспомнил
свое любимое выражение,
еще раз грустно улыбнулся
и отошел от окна.
Я не знаю сам, что я делаю…
Он взял со стола
свою тетрадь.
На одной из первых страниц
он когда-то написал:
Уже два дня я вижу
странный сон…
Прочитав это,
мальчик засмеялся.
Засмеялся громко, звонко,
как-то по-детски.
Он не смеялся так
уже очень давно.
В последнее время
он вообще чувствовал себя
слишком взрослым,
даже иногда старым.
Мальчик вышел за дверь
и закурил.
Он обдумывал
план действий
на следующий день.
Да, завтра начиналась
новая жизнь.
Он знал, что
это будет совершенно
новая игра,
по новым правилам,
с новыми актерами
и другими ролями.
Он сам придумал это,
но знал, что будет именно так.
Он даже придумал
начало для новой игры:
Здравствуй, родная!
Кофе нальешь?
Он снова засмеялся
своим звонким детским смехом.
Теперь он уже
не боялся.
Он знал, что теперь
все будет по-другому.
Хотя бы потому,
что старая игра,
ее сценарий
и содержание
полностью исчерпали себя.
Оставалось вписать
лишь три четверостишья.
Мальчик докурил,
вернулся в свою
маленькую комнатку,
сел за стол
и открыл тетрадь:
Храни тебя любые Боги,
Чтоб ты всегда была светла,
Чтоб будущие все дороги
Твои сияли как одна.
Храни тебя от всех напастей
Тот самый милый силуэт.
Не мой, но вдруг от прежней страсти
Остался все же нежный след.
Храни тебя от всех печалей,
Прости мне все, что было зря.
Туда, где солнечные дали,
Я ухожу, но без тебя…
(26.06.1997–24.08.1998)
